Теперь это удел детей

Развлечения, став как бы постыдным занятием, допускаются лишь в редких случаях — в положенное время, с легким налетом запретности. «Легально» можно развлекаться только раз в году, в период летних отпусков, в августе, когда многочисленная разношерстная толпа, растущая с каждым годом, в том числе и в смысле количества автомобилей, устремляется к морским пляжам, воде и солнцу или к горным курортам

Начиная с XV века, то есть с появления путти в иконографии, художники все чаще обращаются к образу ребенка и сценам, изображающим играющих детей. Там можно узнать деревянную лошадку, ветряную вертушку, птицу, привязанную за лапку, и иногда. реже — куклу. Совершенно ясно, что все это предназначалось для самого младшего возраста. Однако невольно задаешься вопросом: было ли так всегда или когда-то все перечисленные здесь игрушки принадлежали миру взрослых? Некоторые из них появились благодаря детской потребности подражать взрослым, уменьшался масштаб до их размеров, как, например, деревянная лошадка в эпоху господства гужевого транспорта. Ветряная вертушка — эти вращающиеся на конце палочки крылья есть не что иное, как имитация более современного технического достижения, чем лошадиная тяга,— силу ветра начали использовать в Средние века. Тот же рефлекс, который заставляет сегодняшних детей играть с игрушечным грузовиком или автомобилем. Хотя, впрочем, ветряные мельницы давно исчезли из наших деревень, вертушки на палочках все еще продаются на ярмарках и на детских площадках общественных парков. Дети — это наиболее консервативная часть общества.

Перейдем к другим детским забавам, в основе которых, кажется, лежит что-то другое, нежели стремление подражать взрослым. Так, очень часто можно видеть изображение ребенка, играющего с птицей: у Людовика XIII была сорока, и он ей очень дорожил. Быть может, это напомнит некоторым читателям полуручную ворону с подрезанными крыльями из их собственного раннего детства. Птица на картинах в большинстве случаев привязана, а ребенок дергает ее за нить. Встречается вариант с деревянной птицей. В целом, судя по иконографии, птица на привязи, кажется, является самой распространенной игрушкой тех лет. Между тем историк греческой религии Нильсон говорит, что в древней, как, впрочем, и в современной Греции в первых числах марта мальчики, как требует обычай, делают деревянных ласточек, насаживают их, как флюгер, на палочки и украшают цветами. После дети, каждый со своей птичкой, обходят дом за домом и получают подарки. Здесь птица, настоящая или деревянная, является не индивидуальной игрушкой, а элементом коллективного сезонного праздника, в котором молодежь играет роль, отведенную ей в соответствии с возрастом участников; в дальнейшем мы еще встретимся с подобными праздниками. Итак, то, что становится впоследствии индивидуальной игрушкой, не несущей никакого социального, религиозного и календарного содержания, было, по-видимому, изначально связано с церемониями, собиравшими вместе детей, молодежь (не выделяемых еще в особые возрастные категории) и взрослых. У того же Нильсона можно увидеть, насколько общим для всех возрастов было качание на качелях — от простых, похожих на весы, до подвешенных на веревках, часто встречающихся в иконографии даже XVIII века. На античной керамике можно видеть сцены, в которых мальчики прыгают на мехах с вином и качают девочек на качелях во время праздника юности. Нильсон интерпретирует эти сцены как ритуал плодородия. Между религиозной церемонией и ее основной составляющей — обрядом существовала тесная связь. Впоследствии игра утратила религиозный смысл, вышла за рамки общины и стала доступна каждому непосвященному. И становясь таковой, игра переходит в разряд детских забав, которые представляют собой как бы в чистом, законсервированном виде весь репертуар архаических обрядов, уже давно позабытых взрослыми.

Изучая проблему кукол и других миниатюрных игрушек, мы приходим к такому же выводу. Специалисты по истории игрушки и коллекционеры кукол и миниатюрных фигурок почти не могут отличить куклу — детскую игрушку от других статуэток и изображений, в огромном количестве поставляемых археологическими раскопками. Чаще всего они несут религиозную нагрузку: культ домашнего очага, обряды погребения, изображения паломников и т. д. А сколько раз археологи принимали за игрушки миниатюрные копии предметов быта, положенные в могилу? Я далек от заключения, что маленькие дети не играли тогда с куклами или с игрушками — маленькими копиями предметов из обихода взрослых, просто ими пользовались не только дети, сегодня ставшие монополистами в этой области. В древности они были принадлежностью, по крайней мере, умерших. Подобное же соседство кукол и обрядовых фигурок наблюдается и в Средние века, а в деревенском быту встречается и того позже — кукла является грозным орудием в руках колдуна и ворожеи. Страсть воспроизводить в миниатюре людей и окружающие их предметы повседневной жизни проявляется в народном искусстве, предназначенном в одинаковой степени для развлечения детей и взрослых. Знаменитые неаполитанские ясли являются наиболее ярким тому примером. Европейские музеи, особенно немецкие и швейцарские, полны сложных конструкций, представляющих собой кукольные домики, мебель и миниатюрные интерьеры, воспроизводящие в уменьшенном виде каждую деталь знакомых всем настоящих предметов. Делалось ли это, чтобы продемонстрировать мастерство? Как сказать, эти забавные штучки, столь популярные среди взрослой публики, не оставляют равнодушными и детей. «Немецкие игрушки» идут во Франции нарасхват. По мере того как они переходят в сферу сугубо детских развлечений, их называют одним общим для всех возрастов словом — безделушки. Когда-то это слово было синонимом игрушки. Эволюция языка отдалила его от первоначального значения, а эволюция чувств, наоборот, закрепила за детьми употребление игрушек и миниатюрных копий настоящих объектов. В XIX веке безделушка перебирается на витрины и в салоны, но остается все еще уменьшенной копией какого-либо предмета: миниатюрный портшез, мебель, крошечная посуда — с ними не играют, на них смотрят. Здесь проявляется былая страсть обывателя к неаполитанским яслям и другим поделкам этого жанра. При Старом порядке общество сохраняло привязанность к подобным забавам, которые сегодня назвали бы ребячеством, поскольку теперь они уже окончательно отошли в область детства.

Еще в 1747 году Барбье пишет: «В Париже придумали куклы, именуемые марионетками... Есть кукла Арлекин, есть Скарамуш (из итальянской комедии), есть куклы, изображающие пекарей, есть также маленькие пастух и пастушка (из пасторали). И эта безделка настолько покорила весь Париж, что нельзя прийти ни в один дом. чтобы не наткнуться на камин с подвешенными на нем куклами. Их дарят всем без разбора, женщинам и девочкам, и фурор настолько сногсшибательный, что в начале этого года все прилавки были забиты ими в качестве новогодних подарков... Герцогиня Шартрская заплатила за одну такую, расписанную Буше, 1500 ливров». Замечательный библиофил Жакоб, приводя эту цитату, отмечает, что в его время никому бы и в голову не пришло заниматься подобным ребячеством: «Люди светские слишком заняты своими делами (интересно, что он сказал бы, если бы жил в наше время) и не могут уже себе позволить вести себя, как в эти старые добрые праздные времена,— времена процветания бильбоке* и кукол на нитках; теперь это удел детей».

Неопределенная граница между предметами, именуемыми игрушками для маленьких и их первоначальным назначением, исчезает к 1600-м годам. Они отныне предназначаются детям. Лишь маленькая деталь отличает их тогдашнее предназначение от сегодняшнего. Как уже отмечалось на примере детства Людовика XIII, в куклы играли и мальчики. В раннем возрасте к детям того и другого пола относились практически одинаково: и те и другие носили одинаковые костюмы, одинаковые платья. Вполне возможно, что благодаря одежде и иконографии обнаруживается взаимосвязь между детской специализацией игрушки и значением раннего детства начиная с конца Средних веков. Детство становится хранителем обычаев и обрядов, позабытых взрослыми. * * * Сугубо детская специализация игр к 1600 году касается только раннего детства — после четырех лет она стирается и исчезает вовсе. Начиная с этого возраста ребенок играет в те же игры, что и взрослые, то с детьми, то с теми же взрослыми. Мы это знаем в основном благодаря богатой иконографии, так как с эпохи Средневековья до XVIII века игры становятся любимым сюжетом художников; это указывает на место, которое занимали развлечения в жизни общества при Старом порядке. Мы уже видели Людовика XIII, играющим одновременно и в куклы, и в мяч, ранний вариант современного тенниса, и в шары, и в «хоккей» (игра с мячом и клюшками) — три последние игры нам кажутся скорее играми для подростков и взрослых. На гравюре Арну конца XVII века изображены дети с колодой карт — дети знатных фамилий, о чем говорят манжеты на рукавах девочки. Никто не видит ничего возмутительного в том, что они играют в азартные игры, причем на деньги. Сюжет одной из гравюр Стеллы, посвященных забавам путти: проигравшийся в пух ребенок; видно, что художник сочувствует его горю. Художники-караваджисты (XVII век) часто пишут солдат, увлеченных игрой в тавернах: рядом со старыми служаками сидят мальчики, едва достигшие двенадцати лет, и с не меньшей страстью следят за тем, что происходит на карточном столе. На полотне Бурдона можно видеть группу бродяг, наблюдающих за двумя малолетними игроками в кости. Тема азартных игр на деньги среди детей не шокирует еще общественное мнение, так как часто на картинах фигурируют не наемники и бродяги, но и знатные персонажи Ленена. Взрослые же, наоборот, находят удовольствие в забавах, которые мы сегодня называем детскими…. Одна из них — игра «в вязанки»: ведущий изображает свечу в центре круга, остальные попарно становятся в круг — дама позади кавалера, обнимая его за талию. Через несколько страниц — деревня, все ее жители: мужчины, женщины, маленькие и большие — вышли на улицу и перекидываются снежками. Шпалера начала XVI века — крестьяне и дворяне, последние в одежде пасторальных пастушков, забавляются борьбой. Среди играющих нет ни одного ребенка. Картины голландских мастеров XVII века (второй половины!) — те же развлечения. На одной из них можно различить нескольких детей, но они в толпе взрослых всех возрастов: женщина закрывает лицо передником, ее рука выставлена за спиной. Людовик XIII и его мать забавлялись игрой в прятки. В отеле Рамбуйе можно было поиграть в жмурки. Эта игра отражена на гравюре Лепотра — играющие крестьяне, дети вперемешку со взрослыми.

Теперь можно понять, почему, изучая иконографию игр, современный историк Ван Марль так прокомментировал это явление: «Что касается развлечений взрослых, невозможно точно сказать, чем же они отличались от развлечений маленьких детей». Боже мой, да ни чем!

* * * Дети также принимали участие — каждая возрастная категория в своей роли — в сезонных праздниках, собиравших, как правило, все сообщество. Нам трудно представить, какое значение придавалось играм и праздникам в тогдашнем обществе. В сознании сегодняшнего человека, городского или сельского жителя, для них остается лишь малый зазор между профессиональной жизнью, утомительной, с преувеличенным к ней отношением, семейными делами, настоятельными и исключающими что-то другое. Вся социально-политическая литература — отражение современного общественного мнения — говорит об условиях жизни и труда. О защите реальных заработков заботятся профсоюзы, система страхования облегчает ситуацию на случай болезни или безработицы — таковы основные завоевания народа, по крайней мере, наиболее заметные в глазах общественного мнения и наиболее аргументированные в политической литературе. Даже пенсия стала не заслуженным отдыхом, а скорее фондом, который дает чуть ли не единственную возможность значительных накоплений. Развлечения, став как бы постыдным занятием, допускаются лишь в редких случаях — в положенное время, с легким налетом запретности. «Легально» можно развлекаться только раз в году, в период летних отпусков, в августе, когда многочисленная разношерстная толпа, растущая с каждым годом, в том числе и в смысле количества автомобилей, устремляется к морским пляжам, воде и солнцу или к горным курортам. В средневековом обществе работа не занимала столько времени и не имела такого большого значения, тогда как мы вот уже более столетия возводим ее в ранг первейшей человеческой ценности. Огромной натяжкой было бы сказать, что она имела тогда примерно тот же смысл, что и сейчас. Зато игры и развлечения далеко выходили за рамки нынешних представлений. Они были одной из возможностей общества почувствовать себя единым целым. Это утверждение справедливо для всех видов игр, но наиболее ярко их социальная роль проявляется во время больших сезонных и обрядовых празднеств. Каждому празднику соответствовал свой день в календаре и своя традиционная программа. До сих пор их изучали только фольклористы и специалисты по народным обычаям, притом только в деревенской среде, тогда как на самом деле все общество принимало в них активное участие. И дети — маленькие и большие — участвуют в событиях на правах любого другого члена общества, играя свою, отведенную им обычаем роль. Конечно, мы не будем здесь рассматривать историю этих праздников — тема огромна, хотя и несомненно интересна для истории общества,— нам хватит всего нескольких примеров, чтобы понять, какое место занимали дети в этой сфере жизни. Впрочем, недостатка в материале по этой теме мы не испытываем, даже если не прибегать к фольклорной литературе. В нашем распоряжении имеется богатейшая иконография — многочисленные картины из буржуазной и городской жизни. Эти картины сами по себе уже свидетельствуют о значении праздников для памяти и умонастроения; их рисуют снова и снова, пытаясь сохранить как можно дольше воспоминание о коротком моменте, в течение которого они длились. …

Можно констатировать постоянное активное участие детей в церемониях на протяжении всего праздника. То же самое происходит в Сочельник. Эроар пишет: Людовику три года, «увидел рождественский пень, на котором он танцевал и пел в честь Рождества». Может быть. именно он бросал соль или кропил вином рождественское полено, как требовал ритуал конца XVI века, описание которого делал германоязычный швейцарец Томас Платтер, изучавший медицину в Монпелье. Он наблюдал этот обычай в Юзесе. На подставках в камине стоит полено, весь дом собирается вокруг. Самый младший берет в правую руку стакан вина, хлебные крошки или щепотку соли, в левой руке у него горящая свеча. Все снимают шапки, ребенок делает крестное знамение: «Во имя Отца...» — кидает соль в один угол очага... — «и Сына...» — в другой угол и т. д. После того как полено сгорало, угли не выбрасывались — они имели чудесную силу и защищали дом от лукавого. Ребенок играет здесь роль, отведенную ему традицией в сообществе. Подобную же роль, впрочем, он выполняет и на собраниях по менее значимым случаям, роль все того же социального характера — во время семейных торжеств, сопровождающихся праздничным угощением. Так, обычай требовал, чтобы предобеденные молитвы читали самые младшие, а прислуживали за столом все дети без исключения. Они подавали напитки, меняли блюда, нарезали мясо. …

Следует сказать, что существовали и другие праздники, которые, хотя и отмечались всем обществом в целом, оставляли за молодыми монополию на главную роль, отводя другим роль зрителей. Эти праздники уже проявляли себя как дни детства и юности: мы видели, насколько граница между двумя этими возрастными состояниями была размыта, в отличие от четкой линии, проведенной между ними сегодня.

В Средние века, в день Невинных Младенцев, дети занимали церковь и выбирали из своих рядов епископа, который руководил церемонией, заканчивающейся крестным ходом, или сбором пожертвований, или просто обедом. По традиции, которой следовали еще в XVI веке, молодые люди утром в день Невинных Младенцев ходили по домам и давали плетей тем своим товарищам, что все еще не встали с постели, приговаривая: «Получай младенцев».

…

Большими молодежными торжествами были майские и ноябрьские праздники. Благодаря Эроару мы знаем, что Людовик XIII, будучи ребенком, выходил на балкон смотреть, как водружают майское дерево. Май — второй по популярности, после Королей, праздник среди художников народного быта. Он вдохновил на создание множества картин, гравюр, шпалер. А. Вараньяк разглядел эту тему в «Весне» Боттичелли. На других изображениях традиционные церемонии представлены более реалистично. Шпалера 1642 года позволяет нам представить себе, как выглядел поселок или деревня первого мая. Перед нами улица. Почтенная пара и старик вышли из своих домов и ждут на пороге. Они готовятся встретить группу девушек, идущих по направлению к ним. Одна из девушек, та, что впереди, несет корзину с фруктами и пирогами. Так они ходят от двери к двери, и каждый дает им что-нибудь из продуктов в ответ на пожелания: хождение от двери к двери есть основной элемент молодежных праздников. На первом плане — совсем маленькие дети в платьицах, девочки и мальчики, на их головах венки из цветов, сплетенные для них матерями. На других изображениях детская процессия выстраивается около мальчика, несущего майское дерево: в этом порядке дети идут на одной голландской картине 1700 года. Детские стайки проходят по всей деревне вслед за майским деревом, самые маленькие идут с венками на голове. Взрослые стоят на порогах своих домов, готовые принять процессию. Майское дерево иногда представляют в виде жерди, увитой цветами и листвой. Но нас не очень интересуют эпизоды с майским деревом. Отметим лишь факт, что дети собирают со взрослых своеобразную дань, и обычай украшать детей венками из цветов, который следует связать с идеей о возрождении растительности, символизированной также деревом, которое носят повсюду и в конце концов сажают. Эти венки из цветов стали обычными для детей, как естественный атрибут их возраста, в сценах игр, изображаемых художниками. На индивидуальных или семейных портретах дети обязательно либо плетут, либо имеют на голове такой венок из цветов или листьев. … … Какова бы ни была роль, отведенная детству и молодости,— основная в мае, эпизодическая на празднике Королей,— роль эта была подчинена определенному обычаю и соответствовала правилам коллективной игры, собиравшей вместе в одну социальную группу людей всех возрастов.

* * * Были и другие обстоятельства, требующие участия всех возрастов в общем празднестве. С XV по XVIII век, а иногда и в начале XIX века (в Германии) многочисленные жанровые сцены — в живописи, гравюре, на шпалерах — изображают семью, где дети и родители собираются в камерный оркестр, аккомпанирующий певцу. Происходило это, главным образом, за едой. Иногда со стола было уже убрано, иногда музыкальная интермедия разыгрывалась прямо посреди обеда, как это показано на голландском полотне 1640 года: компания сидит за столом, но блюда больше не меняют — мальчик, чья обязанность приносить тарелки и подавать вино, остановился; один из гостей, прислонившись спиной к камину и подняв бокал, поет, скорее всего, застольную песню; другой гость держит лютню и аккомпанирует .

Сегодня мы уже не представляем в полной мере, какое место в повседневной жизни занимали тогда музыка и танец. Томас Морли, автор книги «Introduction to practical music», вышедшей в 1597 году, рассказывает, как обстоятельства сделали из него музыканта. Он обедал в компании, «когда обед закончился и по обычаю принесли ноты, хозяйка дома показала мне мою партию и совершенно серьезно попросила меня спеть. Мне пришлось долго извиняться и объяснять, что не умею петь; все были удивлены, и многие стали даже шепотом спрашивать друг у друга, где же я был воспитан». Если привычная и популярная практика игры на том или ином музыкальном инструменте или просто пения повсеместна в елизаветинской Англии, она была достаточно распространена и во Франции, Италии, Испании, Германии, в согласии со старинными средневековыми обычаями, изменяясь вместе с музыкальными вкусами и совершенствуясь технически до XVIII—XIX веков, продержавшись где-то меньше, где-то больше. В настоящее время она сохранилась лишь в Германии, Центральной Европе и России. Так было в среде знати или буржуа, где любили камерные концерты, так было и в менее высокородных кругах. Крестьяне и даже нищие играли на волынках, виеллах и crin-crin — несовершенных прообразах современных скрипок. Дети рано начинали заниматься музыкой. Людовик XIII с самых первых лет жизни пел народные или сатирические песни, ни в чем не походившие на детские хороводные двух последних веков; он знал, как называлась каждая струна лютни — благородного инструмента. Дети исполняли свои партии в камерных концертах — образ. растиражированный старинной иконографией. Они также играли и со сверстниками — художники часто изображают группу детей с инструментами в руках; вот, например, холст Франса Хальса: два мальчика, один играет на лютне, другой — брат или просто товарищ — поет под его аккомпанемент. Масса примеров детей, играющих на флейте у того же Хальса и Ленена. На улице дети простолюдинов жадно слушают виеллу слепого, явившегося из трущоб. Тема нищенства очень распространена в XVII веке. Голландское полотно Винкбонса заслуживает, в частности, пристального внимания из-за показательной детали, свидетельствующей о новом отношении к детству (сюжет общий для множества подобных картин): музыкант играет в окружении детей, на полотне запечатлен момент, когда дети сбегаются на звук инструмента. Один из них, самый маленький, не успевает за всеми. И тогда отец берет его на руки и быстро присоединяется к остальным слушателям, чтобы ребенок ничего не пропустил. Тот радостно протягивает ручонки к музыканту. Можно наблюдать такое же раннее развитие и в практике танца: мы уже видели, что Людовик XIII в свои три года танцевал гальярду, сарабанду и бурре. Сравним полотно Ленена и гравюру Герара. Их разделяет примерно полвека, но за пятьдесят лет нравы не успели сильно измениться, к тому же гравюра — довольно консервативный вид искусства. У Ленена мы видим хоровод девочек и маленьких мальчиков, один из последних одет в платье с воротником. Две девочки мостиком поднимают сплетенные руки, чтобы пропустить под ними хоровод. На гравюре также изображен хоровод, но в нем участвуют взрослые, и одна из молодых женщин подпрыгивает высоко вверх, совсем как девочка, прыгающая через скакалку. Нет никакой разницы между детским или взрослым танцем. Позже танец взрослых изменится и с появлением вальса окончательно ограничится парой танцоров. Забытые городскими жителями и двором, знатью и буржуазией, старые коллективные танцы останутся еще в деревенской среде, где современные фольклористы их откроют в виде детских хороводов XIX века. Последние сегодня, впрочем, как и парные танцы, находятся в стадии исчезновения. Танец неотделим от игр-представлений, в те времена он был коллективным и находился гораздо ближе к балету, чем современные парные танцы. …

Как музыка и танцы, игры собирали вместе все сообщество, не различая возраста актеров и зрителей.

Источник:http://pravaya.ru/ks/21233/